ИТР в НИИ

Поскольку бурные дебаты по поводу грантов здесь затихли, я хочу предложить обществу на обсуждение новую тему. Сейчас эта идея возникла в связи с интервью Ливанов-Мысина (http://www.prosveshenie.tv/index.php?id=8&news_item=200), но меня всегда удивляло, что эта тема никогда, по-моему, не обсуждалась на Scientific, и конечно, на этом форуме. Складывается ощущение, что здесь участвуют только теоретики или компьютерщики, которым для их гениальных научных свершений кроме авторучки, листа бумаги и компа, ничего больше не нужно.  Между тем, для меня (экспериментатора) эта тема весьма болезненна.

Эта тема - статус и условия оплаты инженера и вообще ИТР в НИИ.

Впервые за многие годы, если я не ошибаюсь, эту проблему затронула Вера Мысина в упомянутом интервью, и ответ Ливанова оставил у меня чувство безнадежности.

Я думаю, экспериментаторам, по крайней мере, в физических и технических отраслях науки, не нужно доказывать, что без этой категории сотрудников реальные научные результаты недостижимы, и в НИР нужны инженеры самой высокой квалификации.

Ливанов говорит: «… сегодняшняя система предполагает большую самостоятельность руководителя как в определении размера оплаты труда, так и в формировании штатного расписания». Это вранье. Действующая в РАН тарифная сетка предусматривает максимальную ставку для инженерного персонала что-то около 15 т.р. (для техника – 8,5). Руководство института у нас исхитряется изыскивать способы найти деньги на надбавки для ИТР общеинститутских подразделений, чтобы не умерла хотя бы инфраструктура института, но эти возможности весьма ограничены, и каждый год МОН и Минфин делали попытки эти способы сократить.

Далее, Ливанов: «Второе – мы будем, безусловно, увеличивать объемы грантовой поддержки исследований. …Они будут разные – от индивидуальных, до больших, коллективных. И, безусловно, каждый грант, особенно большой, если он дается на какой-то проект, включает в себя в том числе и расходы на оплату труда людей, которые помогают в выполнении научных исследований – тех же самых инженеров, техников, программистов, каких-то расчетчиков и так далее… То есть, я думаю, что в любом случае люди, которые занимаются вспомогательным трудом по отношению к исследователям, к ученым, не могут остаться без зарплаты».

Грантовая система, как известно, не предусматривает стимулирование электриков, сантехников и др., обеспечивающих жизнеспособность института. Но даже по отношению к ИТР в лаборатории она (сегодня, по крайней мере) не решает проблему!

Во-первых, грант дается на 2-3 года, а инженер и техник должны быть уверены в завтрашнем дне. Зарплата в 8,5 т. или 15 т. (это максимум!), по крайней мере, в Москве и Подмосковье, заведомо не обеспечивает эту уверенность.

Во-вторых, грантовские деньги (РФФИ) в этом году дошли до кассы в конце июня (ФЦПшные – в мае), а кушать хочется всегда.

В третьих, само отношение к ИТР как к «людям, которые занимаются вспомогательным трудом» (см. выше), создает не только соответствующий настрой, но и прямо влияет на факторы жизни. В частности, получить некоторое содействие в решение жилищной проблемы в РАН может только научный сотрудник!

Как ситуация выглядит в натуре? В моей группе остался один инженер пенсионного возраста – мастер на все руки, который может все – от наладки турбомолекулярного насоса (не современного Varian, разумеется, а советского ТМН) до аргоно-дуговой вакуумно-плотной сварки (ни одного сварщика-профессионала в институте не осталось). Он работает по полдня, другие полдня – в коммерческой фирме, где получает зарплату втрое большую, чем у меня. Когда я ему предложил вернуться к нормальному режиму, аккумулировав в его надбавке имеющиеся на тот момент ресурсы, он резонно возразил: «Ваши гранты на будущий год кончатся, а назад на ту работу меня уже не возьмут». Действительно, на 2009 г. моя заявка в РФФИ была не поддержана (прошла практически без изменений на следующий год), и чтобы не потерять его, я какое-то время доплачивал ему надбавку из собственных средств. Насколько я знаю, по такой же системе работают и другие немногие оставшиеся в институте инженеры. Техников в институте не осталось – на их ставках сидят студенты младших курсов (подкормка). На весь институт (около 300 научных сотрудников) – 2 станочника пенсионного возраста.

И что, при такой ситуации обещанными Ливановым средствами он рассчитывает обеспечить конкурентоспособность нашей экспериментальной науки? Или надежда только на компьютерные науки?

Есть еще один практикуемый некоторыми моими коллегами способ: все эксперименты проводить за бугром, во Франции или в Германии. Может быть, это единственный способ сохранить отечественную науку? Только молодые при таком методе, я полагаю, скоро все там и останутся.

Что по этому поводу думает ОНР, к которому  Ливанов в том же интервью выразил некое уважение (я сомневаюсь, что это уважение не показное, но – будем надеяться!)?